Светочи Чехии - Страница 102

102

В эти радостные, исполненные надеждой дни, более теплая и полная привязанность установилась между супругами. Вок всецело отдался жене, точно позабыл веселье и искушение, которыми изобиловал в это время Костниц. Тронутая и счастливая такой переменой, Ружена, читая в глазах мужа ту глубокую, до самозабвения, любовь, которой жаждала во все время замужества, не знала, чем выразить ему свою признательность.

Но затем в состоянии больной последовал перелом к худшему и вновь поверг всех в уныние. Однажды, во время веселой беседы, с Руженой сделался обморок и продолжался несколько часов; с этого дня здоровье ее пошло быстро на убыль. Таяла она, как воск; на будущее не было надежды, – приближался конец.

Оторванный от своих мечтаний о счастии, Вок потерял всякое самообладание и, с присущей его страстной натуре пылкостью, то приходил в полное отчаяние и мрачную апатию, то предавался безумной ярости. И Ружена страдала от таких перемен, которые еще более обостряли горечь расставания с жизнью. В вере и молитве искала она поддержки и нежно старалась направить горячую душу мужа к тому же божественному источнику, из которого человечество черпает терпение, смирение и надежду.

Наступил сентябрь. Как-то поутру Ружена, чувствовавшая себя в этот день лучше, выразила желание подышать чистым воздухом. Вок снес ее в сад, куда скоро пришел Светомир, ежедневно проводивший несколько часов у постели своего друга детства и развлекавший Ружену городскими новостями.

На этот раз, в разговоре, он мимоходом заметил, что слышал, будто Иероним очень страдает в тюрьме и даже заболел. Вок тревожно взглянул на жену, на лице которой отразилось волнение и глубокое сожаление.

– Дай-то Бог, чтобы несчастный умер раньше, чем враги подвергнут его такой же ужасной казни, как и отца Яна, – сказала Ружена. – Если кто из вас когда-либо будет иметь возможность повидать Иеронима, передайте ему мое последнее прости и обещание молиться за него, чтобы Господь направил его и поддержал в тяжком испытании, – прибавила она после минутного молчания.

После этих ее слов, Вок весь день ходил озабоченный и задумчивый. Волнение Ружены, при упоминании о Иерониме, пробудило в его душе мимолетную ревность, которая, однако, скоро сменилась чувством более благородным и великодушным. Во время тяжелых часов, когда гнетущая боль предстоящей разлуки заглушала всякое иное чувство, Вок часто и горько упрекал себя за былые безумства и время, потраченное с падшими женщинами. В этот день он со стыдом и сожалением говорил себе, что если бы он не беспутничал, не покидал Ружену и не оскорблял ее законной гордости, то никогда детская привязанность жены к Иерониму не развилась бы в любовь.

Вечером, когда Ружена легла и супруги остались одни, Вок сел в кресло у изголовья и, нагнувшись к ней, неожиданно спросил:

– Хотела ли бы ты, Ружена, повидаться еще раз с Иеронимом, если его приговорят к смертной казни, так как ты-то выздоровеешь, несомненно, в этом я уверен? Ты напрасно настраиваешь себя на мрачные мысли.

Она удивленно подняла на него глаза, и грустная улыбка озарила ее лицо.

– Будем надеяться, что я ошибаюсь насчет своего здоровья, но Иеронима я не хочу видеть, – тебе это будет тяжело! Благодарю за твое великодушное предложение, но я не хочу туманить нашего счастья, которое, боюсь, будет и так слишком кратко.

Видя, что глаза мужа наполнились слезами и губы задрожали, Ружена ласково притянула его к себе и поцеловала.

– Не будем говорить о прошлом, которого я стыжусь, – прошептала она.

– Стыдиться прошлого надо мне, а не тебе! Не думай, Ружена, чтобы я питал пошлую ревность к несчастному Иерониму. Будет вполне естественно, если ты пожелаешь видеть и сказать сочувственное слово этому выдающемуся человеку, который был героем твоих детских грез, и великодушное отречение которого от тебя, внушает мне только уважение и благодарность.

– Правда, Иероним играл в моей жизни роль великого испытания, и да будет благословен мистр Ян, отеческой рукой помешавший этому испытанию обратиться в преступление! Хотя он уже давно не внушает мне более преступного чувства, но я все-же не отрицаю, что судьба Иеронима живо интересует меня, и будь он на свободе, я охотно сказала бы ему слово на прощанье. Но его суровое заточение делает это невозможным, и я умоляю тебя, Вок, если ты меня любишь, отказаться от этого безумства, которое безо всякой нужды могло бы повредить вам обоим.

Граф ничего на это не ответил, но в душе решил повидаться с Иеронимом и, если то в силах человеческих, привести его на час, другой к ним в дом; он, во что бы то ни стало, хотел дать жене это доказательство величайшего своего доверия и любви.

Дня два спустя после этого разговора, Вок, закутавшись в темный плащ и нахлобучив на лицо шляпу, отправился ночью на кладбище св. Павла, около которого, в башне, был заключен Иероним. Щедро рассыпанное золото расчистило графу дорогу; тюремщик уже ждал его и тотчас повел внутрь.

Лишь только распахнулась дверь, порыв холодного, промозглого, вонючего воздуха ударил ему в лицо, и по телу Вока пробежала дрожь отвращения; но когда они вступили в темный зараженный миазмами каземат, в котором уже около шести месяцев, томился его несчастный друг, невыразимая жалость охватила душу Вока.

Разбуженный, внезапно направленным на него светом фонаря, Иероним привстал на своем логовище и удивленно взглянул на неожиданного посетителя, которого с первого взгляда не узнал.

По знаку графа тюремщик удалился. Тогда Вок скинул плащ и протянул обе руки заключенному, который с радостью схватил их.

102