Светочи Чехии - Страница 84

Было 6 декабря, стояла сильная стужа, и узник дрожал от холода в отведенной ему тюрьме, – сыром и темном подземелье. Плеск волн, разбивавшихся о стены монастыря, один нарушал царившую тишину, а смрад из прилегавших сточных труб отравлял воздух.

Кроткая, даже слабая перед несчастьем ближнего душа Гуса для собственных страданий оказалась точно выкованной из стали. Непоколебимый в своей вере и смирении, он безропотно подчинился ужасным условиям своего заточения; но если дух был бодр, то плоть оказалась немощной, и Гус опасно заболел…

За это время в Праге произошло событие чрезвычайной важности. Якубек, и вслед за ним еще несколько священников стали открыто проповедовать необходимость вернуться к установлениям первоначальной апостольской церкви и причащению под обоими видами. За проповедью быстро последовало применение учения на практике, и Якубек первый предложил чашу верующим.

Среди населения произошел раскол: большинство чехов примкнуло к „чашникам”, но высшее духовенство и особенно немецкое бюргерство, остались на стороне римского исповедания.

Среди этих смут и разногласий, произведенных реформой величайшего из христианских таинств, как громом, всех поразила весть о заключении Гуса в тюрьму. Гнев потряс Чехию; произошли сходки панов для опротестования такого беззакония, а граф Гинек даже решил лично отправиться в Костниц, чтобы на месте обсудить с чешскими баронами необходимые средства к освобождению любимого проповедника.

Узнав о его намерении, Ружена стала просить графа взять и ее с собой; кроме живого, глубокого участия в судьбе ее духовника и друга, молодой графине хотелось посмотреть блеск императорского и папского дворов, съехавшуюся со всего мира духовную и светскую аристократию и знаменитых ученых. С трудом, однако, добилась она согласия обоих графов; в виде последнего возражения, граф Гинек выставил трудность найти помещение в Костнице, сказав, что берет ее с собой лишь при условии, если одна из его родственниц, имевшая там свой дом, согласится оказать им гостеприимство.

Но, видимо, „ се que femme veut, Dieu le veut ”: посланный в Костниц нарочный привез известие, что дом отдается в их распоряжение и что их ждут с нетерпением. Этим разрешалось последнее затруднение, и Ружена принялась снаряжаться к отъезду. Анна, Туллия и Иитка ехали с ней, а Вок, к неудовольствию своему, не получив немедленно отпуска от короля, принужден был пока оставаться в Праге. Однако, решено было, что он присоединится к своим, как только позволят обстоятельства.

Кто посещает теперь мирный город Костниц, не может составить себе понятия, что творилось в его стенах во время знаменитого собора 1414 г.

Казалось, туда съехалось все христианство: 30 кардиналов, 20 архиепископов, 150 епископов, прелатов и докторов более 1800 простых священников; курфюрсты, герцоги баварский и австрийский и несметное число князей, графов, баронов и дворян, всех национальностей.

Высокие особы привозили с собой многочисленную свиту: по свидетельству хроник того времени, до 30,000 лошадей, и все это вместе с любопытными иностранцами, купцами, скоморохами и т. д. достигало внушительной цифры 100,000 человек. Маленький городок оказался переполненным, и запоздавшим приходилось располагаться в шатрах по окрестностям.

Сам город походил на громадную ярмарку, где текло шумное веселье, и важность обсуждавшихся вопросов не мешала достойным отцам собора посещать торжества, пиры и турниры. Много болтая про преобразование церкви, пылкие кардиналы, епископы и прелаты вовсе не помышляли однако преобразовывать свои распущенные нравы. Не стыдясь, навезли они с собой своих возлюбленных и, даже смелее светской молодежи, открыто забавлялись с налетевшими в Костниц 1500 блудницами.

Безобразие было таково, что Гус писал друзьям: „Если бы вы могли взглянуть на этот собор, называющий себя святейшим и непогрешимейшим, вы увидали бы великий соблазн. Швабы говорят, что потребуется 30 лет, чтобы очистить город от загрязнивших его мерзостей”…

Глава 2

В понедельник, 26 марта, граф Вальдштейн с невесткой и свитой прибыл в Костниц. Хотя это было начало страстной недели, но улицы были полны народом и в воздухе стоял невообразимый шум и гам. У Ружены, ехавшей верхом, рядом с графом, разбегались глаза, настолько кругом все было пестро, ново, кипело жизнью и движением. Чтобы добраться до дому их родственницы, нужно было проехать через весь город, а тут на каждом шагу приходилось останавливаться, то чтобы протискиваться сквозь толпу, собравшуюся вокруг заезжего торговца, уличного певца и т. п., то смыкать ряды и сторониться, давая проезд пышной свите какого-нибудь прелата, в великолепном одеянии, восседавшего на богато убранной лошади и равнодушно взиравшего на окружавших. Кучки воинов самых разнообразных типов, сновали во все стороны: смуглые, с огненными глазами итальянцы, массивные, надменные англичане, худощавые, стройные французы, доводившие до крайности изысканную моду того времени, рослые славяне с их детски наивным взглядом; все это сливалось в калейдоскоп, от которого рябило в глазах и кружилась голова. Раз им пришлось даже сделать объезд, чтобы избегнуть происходившей на улице драки: буйная челядь одного из польских послов поспорила со свитой какого-то тевтонского рыцаря.

Наконец, они добрались до дома Бригитты фон Лауфенштейн, вдовы немецкого дворянина; та с величайшим радушием приняла своих чешских родственников и отвела им большое, удобное помещение, истинное сокровище в такой толчее. Ружена сразу завоевала сердце старушки, которая обещала молодой графине показать все, что есть любопытного в городе, начиная с императора и императрицы, благодаря своим связям при дворе.