Светочи Чехии - Страница 118

118

– Истинная правда, государь; то, что я должен сообщить вашему величеству, очень печально…

– Ха, ха, ха! – резко захохотал Вацлав. – Уж не выбрали ли пражане на мое место, королем Чехии, Николая Гуса?

Его ввалившиеся глаза вспыхнули гневом.

– Вашему величеству угодно шутить! Мысль о подобном избрании могла зародиться лишь в голове какого-нибудь не в меру усердного доносчика; не я, во всяком случае, взялся бы доставить эту весть вам, – слегка хмурясь, ответил Вок.

– Прекрасно! Я подавлен доказательствами верности всех окружающих. А так как покуда я еще – король, то и приказываю тебе сказать, чем порадовали меня мои верные пражане, – зло проворчал Вацлав.

Почтительно, но ничего не пропуская и не смягчая, описал Вок страшное происшествие 30-го июля и, по мере его рассказа, лицо короля становилось лилово-багровым; присутствовавшие придворные застыли от удивления и ужаса.

Но едва граф рассказал о выбрасывании в окно и избиении городских советников, как ярость короля вдруг прорвалась наружу; он задрожал, как в лихорадке, и глаза его налились кровью.

– А негодяи, крамольники, – дико зарычал он, сжимая кулаки. – Они посмели меня ослушаться и убить мною назначенных советников? Ну, на этот раз проклятые бунтовщики дорого заплатят за свою дерзость! Я им покажу себя и навсегда отобью охоту пренебрегать моими приказаниями! Я знаю подлых зачинщиков всех этих убийств и смут: Якубек, Ян из Иесениц, Николай Гус, Ян из Желива и другие паршивые собаки! Терпение мое, наконец, лопнуло! Я уничтожу это гнездо еретиков; всех их перевешаю… колесую… на кол посажу…

Он задыхался и не мог дальше продолжать.

При последних словах короля, Вок вспыхнул, и ярость Вацлава вдруг целиком обрушилась на него.

– Ты ведь тоже из этой шайки, вместе с отцом; вы оба душой и телом стояли на стороне негодного богохульника Гуса, из-за которого на Чехию посыпались всякие беды! Для него, да еще для этого болтуна Иеронима, вы всегда жертвовали моими интересами и моим покоем!

Вок выпрямился и мрачно взглянул на короля.

– Государь! Я – чех и готов кровью защищать священную память славнейших сынов моей родины! Позор и несчастье Чехии вызвало отнюдь не возвышенно чистое учение Гуса и не привязанность его последователей к истинам евангельским! Иноземцы, да распутное духовенство, которому мешают предаваться порокам и которое теперь мстит, внося раздор в страну и натравляя брата на брата, – вот кто истинные злодеи! Впрочем, все, что случилось, можно было предвидеть заранее и ваше величество сами зажгли факел мятежа, навязав народу в правители врагов его веры, которые неизбежно вызвали взрыв всеобщего негодования…

Кончить ему не удалось, так как Вацлав, слушавший его сперва, как истукан, вдруг с воплем бросился на него.

– Изменник! Мятежник! Ты еще смеешь в лицо оскорблять меня, – задыхаясь от бешенства, прохрипел король.

Он схватил графа, не ожидавшего нападения, за горло и повалил на пол.

Растерявшиеся присутствовавшие ахнули; бледная королева выскочила из своей засады, крича, в испуге:

– Разнимите их!

Придворные кинулись к Вацлаву, который в эту минуту, выхватив стилет, готовился заколоть полузадушенного и потерявшего сознание Вока.

Король отбивался от державших его рук и дико рычал, но вдруг лицо его побагровело, перекосилось судорогой и, пораженный апоплексическим ударом, он свалился, как труп.

Вацлава бережно подняли и унесли, а пока призванные к его постели врачи хлопотали вокруг него, королева прошла в комнату, куда перенесли молодого графа и где он пришел в себя.

Вок стоял у окна, бледный, как смерть, и, по-видимому собирался уезжать, так как надел плащ, шляпу и натягивал перчатки, – отстраняя от себя кубок вина, который ему предлагал один из приближенных панов.

Увидав королеву, он обнажил голову и отвесил почтительный поклон.

– Оставьте нас, – приказала София придворному.

Как только тот вышел за дверь, она подошла к графу и протянула руку со словами:

– Вы уезжаете, граф? Достаточно ли вы оправились, чтобы ехать верхом?

Вок опустился на одно колено и поцеловал ее руку.

– Благодарю, ваше величество, за выраженное мне милостивое внимание, но я чувствую себя хорошо и хотел бы, с вашего позволения, вернуться в Прагу.

– Как я ни сожалею о вашем отъезде, а удерживать вас не буду. Я хотела вам сказать, что глубоко скорблю о случившемся, но король не владел собой. Последнее время он все болен и потому раздражителен; сегодняшнее волнение может ему стоить жизни… – она остановилась и отерла набежавшую слезу.

София баварская была любима чехами; ее постоянное за них заступничество, расположение к Гусу и национальному делу создало ей такую прочную популярность, что, видя ее слезы, гнев Вока наполовину растаял.

– Боже упаси, чтобы ваши предчувствия оправдались, – поспешил он успокоить ее. – Король, надеюсь, поправится, а я никогда не забываю, что он подписал знаменательный указ 18 -го января 1409 г., и потому не хочу таить против него злобы за нанесенное мне сегодня оскорбление. Но, как верноподданный вашего величества, считаю своим долгом предупредить, что совершившиеся в Праге событие требуют от короля величайшей осторожности, если он не хочет, чтобы они разрослись в страшную бурю!

– Увы! Я очень боюсь резких мер со стороны Вацлава, но сама теперь ничего не могу сделать, потому что, при своей болезненной подозрительности, он не доверяет даже мне.

– Переговорите с советниками его величества; может быть, король их послушает.

– Попробую действовать в этом смысле! Но скажите, граф, чем же кончились беспорядки в городе? Безумная вспышка Вацлава помешала вам кончить рассказ.

118